Прекрасный фик. Характеры настолько раскрыты, что я почти поверила в то, что это писал автор сюжетов по Хаусу XD
Фанфик: "Идеальное состояние несовершенства" (легкое NC-17)Название: Идеальное состояние несовершенства
Автор: Duckie Nicks
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Кадди/Хаус, Рейчел, Джулия
Предупреждение: Здесь содержатся сцены секусального характера! Если вы не любите этого, пожалуйста, не читайте.
Саммари: Несколько сцен, раскрывающих отношения между Хаусом и Кадди. Действие происходит в основном после «Шрапнели», так что содержатся спойлеры к этой серии.
Отказ: Не мое.
Сайт оригинала: community.livejournal.com/squeeka_quack/84404.h...Название оригинала: An Ideal State of Imperfection
Переведено на сайте: www.iwtb.ruПеревод: Alunakanula
читать дальшеОна хотела совсем не этого.
Она не на это подписывалась.
Когда она наконец позволила себе хотеть Хауса, когда пошла к нему и нашла его на полу ванной, он убедила его и себя, что это было именно то, чего она хотела. Разрыв с Лукасом и подвержение собственной дочери таким радикальным переменам — после этого она не сможет позволить себе роскоши угрызений совести. Она сказала себе, что должна быть уверена насчет Хауса. Она должна хотеть его сильнее, чем бояться быть с ним.
Но этого она не хотела. Дни наполнялись его множественными промахами, а ситуации дополнялись ее переживаниями о нем и о том, как он, возможно, себя поведет, если она будет нуждаться в нем, — но она не этого просила. Ровно настолько, насколько она хотела быть с ним, она не могла терпеть той тревоги, которая возрастала с каждым днем их отношений.
Конечно, Кадди было сложно его ненавидеть. Было очень просто злиться на мелочи вроде зубных щеток или сиденья унитаза. Но не так все становилось просто, когда речь заходила о его врожденной неспособности понимать сущность отношений, понимать то, какими они должны быть. Когда он был промокший насквозь и пьяный вдупель, благодаря чему смог сказать, что влюбленность делала его плохим врачом, невозможно было злиться.
Да, он ставил ее в ужасную ситуацию. Она не могла не обращать внимания на то давление, которое он теперь оказывал на их — на ее — отношения. Он думал, что льстит, говоря ей, что позволит своим пациентам умереть, если только это будет означать, что она останется в его жизни. Но из этих его слов она узнала, что он не понимает, что у него может быть всё сразу — он может быть одновременно и счастливым и гением. Он не понимал, что не нужно вставать перед выбором. Поэтому эти его слова означали лишь то, что она всегда должна будет достойна этого выбора. Что бы это ни значило для него, ей всегда нужно будет уметь заинтересовать его, чтобы он верил, что его «выбор» был верным.
И кто же может жить с такими требованиями? Она знала, что она этого не может. Даже если часть ее думала и по-другому, она знала, что это невозможно. Их отношения были слишком сложными и необычными, чтобы быть в состоянии удовлетворять требованиям их обоих, что неизбежно означало, что настанут времена (как уже и случалось), когда они вцепятся друг другу в глотки. А когда это случится, будет ли он продолжать считать ее верным выбором?
Может быть. Если ей бы повезло, возможно, он не стал бы срываться на ней. Но вполне вероятно, что стал бы, а она, несомненно, не подписывалась на это, когда начинала эти отношения.
И всё же... когда он засыпал у нее на коленях, Кадди чувстовала, что не сможет ненавидеть его за создание этой возможности. По ее мнению, хуже того положения, в которое он поставил ее, могло быть только его собственное положение.
Он считал, что счастье лишает его интеллекта.
Он в самом деле в это верил.
Мысль о том, что он заслуживал счастья, казалось, никогда не приходила ему в голову. То, что он может быть великолепным врачом и любить ее, было чем-то, чего он не мог допустить. И слышать эти его слова... это только лишний раз показало ей, насколько он запутался.
Все это время она знала, что он — ненормальный. Она начала отношения, понимая, что они не будут похожи ни на одни нормальные отношения в традиционном значении этого слова. Но только тогда, когда он отрубился, лежа у нее на коленях и бормоча, что он всегда будет выбирать ее, она осознала — Хаус не запутался.
Он был просто дикарь.
Он не имел понятия, как справляться с ееприсутствием в его жизни и как вообще должны строиться отношения. Он, несомненно, хотел быть с ней, но он не знал как. А Кадди боль ше всего на свете хотела показать ему, как хорошо им может быть вместе. Но она не была подготовлена к этому вызову и поэтому сомневалась в успехе.
****
В общей массе зубная щетка была просто ничто. Из своего чувства противоречия, даже когда он завел свою щетку, он всё равно иногда брал и её щетку. А вот сиденье унитаза... это совсем другое дело. По этому вопросу он отказался что-то менять.
— В этом нет никакого смысла, — сказал он ей, осторожно разбирая руками креветку. Он предложил приготовить ей воскресный ужин, если они останутся у него. Она согласилась, понимая, что сама буквально ощущала его отчаянное желание остаться с ней наедине, без Рейчел.
Но для Кадди романтический ужин и выходные могут оказаться испорченными, если ты не помнишь, что нужно опускать сиденье унитаза.
Он не понимал этого.
— Ты считаешь, что нет никакой причины, чтобы ты стал опускать это сиденье? — нерешительно спросила она, бросая свежеочищенную креветку в миску.
— Неа, — честно ответил он.
Услышав в его голосе только правду, она поняла, что нет смысла бороться с этим. Он не собирался учиться — по крайней мере, не в ближайшем будущем, — и если она продолжит его клевать, то станет такой же невыносимой, как и он.
— Ладно, — сдалась она.
Но он еще не собирался заканчивать этот разговор.
— Я не знаю, почему ты так зациклилась на этом, — сказал он. — Разве я жалуюсь, когда ты оставляешь сиденье опущенным? Нет. — Он бросил креветку в миску на столе. — Хочешь знать, почему?
Чем бы он ни руководствовался, ничего хорошего тут не будет.
— Вообще-то нет, но я полагаю, ты всё равно скажешь...
— Потому что это тридцать секунд моей жизни, — ответил он, не обращая внимания на ее слова. — Мне требуется меньше времени, чтобы поднять сиденье, чем жаловаться тебе, что ты его не опустила.
Кадди закатила глаза.
— Следуя твоей логике, тебе было бы также проще опустить сиденье, чем ругаться со мной по этому поводу.
— Но это было бы нечестно, потому что тогда я бы тратил всё своё время на опускание и поднимание. А вообще-то, было бы проще, если бы мы оба делали то, что должны делать — я поднимаю, когда мне нужно, а ты опускаешь, когда нужно тебе. Это честно, — сказал он, пожав плечами.
Она отчаянно замотала головой.
— Нет, это не честно.
— Честно.
— Нет, — она положила до половины очищенную креветку. — Мне нужно в туалет чаще, чем тебе. И каждый раз мне нужно садиться и вставать. — На это он фыркнул, но она не обратила внимания. — Не говоря уже о том, что мне нужно снимать половину одежды, чтобы...
— Если бы я хотя бы на половину выглядел так хорошо, как ты, без одежды, я бы снимал штаны совсем.
Кадди улыбнулась на это замечание.
Не следовало ей этого делать. Ей нужно было понять, что этот... комплимент был странным, глупым и слегка грубоватым, если хорошенько поразмыслить. Но поскольку это был Хаус (а он частенько делал такие комплименты), она могла бы и принять это замечание за чистую монету.
— Спасибо, — тихо сказала она, быстро взглянув на него. Он сконцентрировался на приготовлении креветок для паэльи, которую они собрались готовить (ее всё ещё терзали сомнения на этот счёт), и на лбу его собрались морщины. Но всё же казалось, что она не застала его врасплох, когда потянулась и поцеловала.
Он повернул голову к ней, хотя она даже не успела привлечь его внимания. Он постоянно был готов к ее поцелую. Его губы тут же встретились с ее губами, прижались. Его щетина колола ей кожу.
Но всё закончилось, так и не успев начаться, потому что Кадди отстранилась, чтобы сказать:
— Я могла упасть. Просто...
— Кто может быть настолько тупым, чтобы сесть, не глядя?
Ответ пришел в следующую среду. Кадди готовила ужин. Хаус смотрел телевизор и делал вид, что приглядывает за Рейчел. Кадди знала, что он всего лишь делал вид, поскольку Рейчел, счастливая от того, что весь день ей удавалось не намочить штаны, с визгами носилась по дому. И вот тогда всё и случилось.
Кадди только что поставила тыквенный пирог в духовку, когда услышала пронзительный крик Рейчел.
Надо признаться, что визги Рейчел не были редкостью. В общем и целом она была тихой девочкой, но для двухлетки вполне нормально многие ситуации решать криком. Именно поэтому Кадди тут же поняла, что что-то не так.
К несчастью, не так было то, что Рейчел провалилась в унитаз.
Она была там практически вся — колени прижаты к груди и ножки брыкались над белым краем. Ее юбочка и трусики лежали на полу, к счастью, сухие, но то же самое нельзя было сказать о свитере девочки. В данный момент с уверенностью можно было сказать, что его нижняя половина намокла, но невозможно было определить, что заставило ребенка орать — то, что она была мокрая, что она застряла или что-то другое. Но она орала и звала маму.
— Мамочка! — хныкала она.
Конечно же, Кадди тут же прибежала ей на помощь. Тем не менее, даже когда она вытаскивала свою мокрую, всхлипывающую дочь из унитаза, она не могла не смотреть на Хауса.
Услышав возню, он, ясное дело, подошел, чтобы удостовериться, что всё в порядке. Но теперь, видя, что случилось, он от всей души желал, чтобы его тут не было. Он покорно вздохнул, готовясь к головомойке.
Возможно, он надеялся избежать ссоры и поэтому очень искренне произнес:
— Прости. Я...
— Мы потом об этом поговорим, — перебила она. Она слышала предупредительные нотки в собственном голосе, слышала, как зло он прозвучал. Даже если бы она не отметила этого, то, как Хаус крадучись ушел обратно, дало бы ей понять, что она сказала что-то хлёсткое.
И она ни на секунду об этом не пожалела.
Хотя бы теперь он не будет забывать опускать сиденье, когда сделает свои дела.
***
Этого было мало.
Попыток, ссор, прощений, надежды — всего этого было мало, чтобы заставить ее остаться с ним.
Она хотела, чтобы этого было достаточно. Она пыталась уговорить себя. Она так его любила, настолько больше, чем кого бы то ни было в своей жизни, что она надеялась, что этого будет достаточно.
Ее сознание непрошенно напоминало ей, что он любил ее точно так же, напоминало ей о всем, что он изменил или пытался изменить ради нее. И она искренне хотела, чтобы они справились с этой ситуацией.
Может быть и справились бы. Если бы он когда-нибудь захотел или смог по-настоящему открыться ей, позволил бы ей присутствовать в его жизни, может быть, им бы все удалось.
Но он слишком боялся.
Из эгоистических побуждений он оставил ее одну в вопросе открытия. Она впустила его в свою семью, позволила дочери привязаться к нему. А он едва мог пользоваться собственной зубной щеткой.
Оглядываясь на это, Кадди думала, что она должна была знать наперёд. Он никогда не поступится собой ради нее. У ту секунду, когда она заболела, он так испугался, что сбежал, а она чувствовала, что всё это было очень предсказуемо. Он не забирался к ней под одеяло, когда ему было холодно. Так почему же она подумала, что он разделит с ней ее боль?
И конечно, она ни на секунду не нуждалась в нем. Пересказывая историю их разрыва, Кадди чувствовала, что этот момент часто упускается.
Она не нуждалась в нем.
На протяжении многих лет она ни от кого не зависела, ни с кем не делилась своими проблемами. У нее не было плеча, на которое можно было опереться. Не было даже ни единой клеточки, чтобы разделить ношу. Но у нее не было проблем с таким положением вещей. Иногда было одиноко, но она ничего не имела против. Она была достаточно сильной, чтобы самой добиться успеха, что она, в сущности, и сделала.
А он даже не дал ей выбора.
И именно это беспокоило ее. В неприятностях Хаус даже не давал ей выбора. При первом же признаке трудностей он сбегал, даже не задумываясь, насколько страшно может быть ей.
Он был эгоистичным трусом.
И именно по этой причине не удивительно, что он впал в месячную попойку после расставания.
Викодин, выпивка, проститутки — всё это было предсказуемо, с горечью говорила она себе. По правде говоря, судя по тому, как легко он перешел к такому образу жизни, она задумалась, а менялся ли он вообще. Когда он мог заявиться на работу пьяным, заниматься сексом каждую ночь с разными женщинами, ни о каких переменах не могло быть и речи. Это только еще больше заставляло ее убедиться в том, что отношения с ним не могли привести ни к чему хорошему.
Он совершенно не понимал, почему она ушла.
Или по крайней мере, у него не было желания стать лучше.
Когда он наконец протрезвел, он устроил отличное шоу. Он стал носить халат и чинно отрабатывал часы в клинике. Однажды Кадди даже услышала, как кто-то из пациентов поблагодарил его за помощь, и насколько она знала, Хаус ему за это не платил. Он подарил ей цветы, когда какая-то организация (чье название она даже и не силилась вспомнить) вручила ей награду. И почему-то, когда ей нужно было задержаться на работе допоздна, он не только знал об этом, но и предлагал посидеть с ребенком.
Но ее не обведешь вокруг пальца.
Она пыталась это игнорировать, пыталась убедить себя, что в конце концов он сдастся, но даже по прошествии нескольких недель он всё ещё держался. А когда он принес ей шоколадный маффин в тот день, когда у неё начались месячные, она больше не смогла этого выдерживать.
— Ты должен это прекратить, — твердо сказала она, пусть даже и жадно взглянула на вожделенный маффин.
— Прекратить что?
Она откинулась на спинку стула.
— Ты знаешь, что.
— Очевидно, не знаю, — он лениво отломил кусочек маффина и положил себе в рот. — Что я такого делаю?
— Именно то, чего я ожидаю, — она посмотрела на бумаги на столе. Ей нужно было вернуться к работе и прекратить доставлять ему удовольствие, поэтому она быстро добавила: — И это не сработает.
Он даже не попытался поспорить. Она думала, что он непременно станет спорить, но Хаус отбросил всю претенциозность и спросил её голосом, граничащим с умоляющим:
— А почему?
— Потому что я больше не хочу быть с тобой. Ты хоть на рогах по небу ходи, но я не хочу отношений с тобой.
Она не пыталась быть милой и вежливой. Не было смысла в подслащивании правды.
Он ей больше не нужен.
Он в этом убедился.
***
Из детского сада Брай-Парк позвонили в понедельник утром спустя почти три месяца после их разрыва. Неожиданно это заставило задуматься над последними неделями.
Хаус оставлял ее в одиночестве. После того, как он много недель донимал ее, он наконец дал задний ход, а ей было любопытно, почему же.
Теперь она знала.
Он просто ждал пока проявится его значительный вклад в её выбор садика для Рейчел. Как паук, плетущий свою замысловатую сеть, он тихо разложил перед ней эту ловушку и ждал, пока она в нее попадет. Он заставлял ее думать, что он пережил разрыв, но на самом деле он просто ждал того дня, когда она узнает, что он сделал.
Это факт привел ее в такую ярость, что она едва могла сосредоточиться, чтобы договориться о встрече с воспитателями.
Нет, ну правда... Кадди чувствовала, что будет неправильно пользоваться этой ситуацией. Ей следовало бы отказаться от собеседования и начать подготавливать Рейчел к Валденвудскому садику, как и было запланировано. Кадди знала, что это был бы разумный шаг. В конце концов она понимала, что если она пойдет на собеседование, если примет жест Хауса, то он никогда не успокоится.
Тем не менее, она назначила встречу. Какими бы ни были ее чувства к Хаусу в тот момент, Брай-Парк был прекрасным садиком. Если Рейчел туда попадет, перед ней будут открыты такие возможности, которых в противном случае может и не быть. И как бы Кадди ни было противно позволить Хаусу выиграть этот раунд, это всё равно не могло стать достаточной причиной, чтобы лишить Рейчел лучшего образования.
С другой стороны, это был идеальный повод, чтобы найти Хауса.
Последние несколько недель она взяла за правило игнорировать Хауса как только возможно. Если у неё было дело для Хауса, она давала его Форману. Если возникала проблема с выбранным Хаусом методом лечения, она ждала пока Мастерс признается, а потом говорила с тем, кто был ответственен за исполнение.
Кадди не разговаривала с Хаусом.
Орала на него, когда не было другого выхода? Да, но она не искала его и не вела с ним беседы. Так же старательно, как и он избегал ее, она делала всё возможное, чтобы не попадаться ему на глаза.
Но всему этому было суждено закончиться.
Распахнув стеклянную дверь его офиса, она объявила о своём присутствии, закричав:
— Какого черта ты делаешь?
До ее прихода он изучал что-то в компьютере, поэтому был совершенно не подготовлен к её появлению. С выражением удивления на лице он медленно повернулся и посмотрел на неё. Его глаза тут же сузились. Как ей показалось, он совершенно не имел понятия, о чем речь.
— Смотрю на плохую попытку снять порнуху, — вдруг сказал он с ноткой беспечности в голосе. Должно быть, она выглядела озадаченной, потому что он объяснил: — Мой пациент хотел слегка подзаработать. Только вместо котят она использовала пауков, а теперь я пытаюсь увидеть, была ли у неё аллергическая реакция на...
— Я не об этом говорю, — раздраженно перебила Кадди.
— Тогда...
— Я думала, что ясно дала тебе понять — мы больше не будем вместе.
— Да, — она слышала горечь в его голосе, видела как в чертах лица на мгновение отразилась боль. — Эту часть я усвоил.
Кадди мотнула головой. Он мог говорить что угодно, но его действия свидетельствовали о другом.
— Тогда почему я получаю звонки из Брай-Парк?
В его глаза сверкнуло удивление и понимание.
— Ух ты.
— Да, — теперь она говорила с горечью. Сложив руки на груди, она сказала: — Ух ты.
Он вздохнул.
— Я несколько месяцев назад сделал пожертвование. После дня карьеры.
Она не поверила ему.
Совсем.
А он, должно быть, это почувствовал, потому что очень быстро продолжил:
— После того фиаско я знал, что у Рейчел не будет никакого шанса в этой школе. И я подумал, что если ты решишь написать заявление туда, ты подумаешь, что вас бы не приняли из-за меня, и тогда ты была бы такой же невыносимой, как...
— Ты говоришь, что сделал это несколько месяцев назад.
Он медленно кивнул свысока. Будто бы он думал, что она слишком глупа, чтобы понять, что означает этот жест, он повторил его несколько раз.
— Да, именно это я и хочу сказать.
Что ж, просто великолепно, разочарованно подумала она. Он сделал пожертвование несколько месяцев назад, а она сделала неверное предположение, и теперь... ей придется найти способ выпутаться из этого разговора.
Как только она открыла рот, он язвительно произнес:
— Я так понимаю, ты хотела влететь сюда и наорать на меня за то, что я всё ещё люблю тебя. Но этого не случилось.
— Хорошо, — сказала она, гордо подняв подбородок.
— Поверь мне. Я не хочу быть с тобой. Было весело, — он пожал плечами. — Теперь всё закончилось. И со мной всё в порядке.
Только поздно ночью в тот день она осознала насколько мерзко ей было слышать честность в его голосе.
***
Как раз когда всё начинало возвращаться на круги своя, она дала ему дело двухлетнего ребенка, который так напоминал ей о Рейчел. С этого момента Кадди не могла оставаться в стороне от этой ситуации.
Она хотела. Естественно Хаус и его команда были бы рады, если бы она не вмешивалась (она знала это, потому что Хаус множество раз говорил ей уйти), но каждый раз, когда она пыталась удалиться, она думала о собственной дочери и что бы было, если бы на месте этого ребенка была Рейчел. Страх пробирал ее до костей и каждый раз она разворачивалась и возвращалась в офис к Хаусу.
Не то, чтобы это имело значение.
Лечение продвигалось, они оба отодвинули в сторону их личную историю и через некоторое время стало ясно: эту битву им не выиграть. Эта маленькая девочка, Эмма, была слишком мала и слишком больна. Неизвестная болезнь уничтожала ее тело слишком быстро, чтобы Хаус или Кадди смогли ее вовремя спасти. Они изо всех сил старались поставить верный диагноз, но это не имело значения.
Она умерла.
И как только это произошло, все чувства Кадди к Хаусу, которые она считала затухшими, нахлынули вновь, чтобы отомстить.
Она бы с радостью сказала, что понимает, что эти чувства — ни что иное, как избыток слишком эмоционального случая. Она бы с радостью сказала, что разумно игнорировала то, что её заставляло делать ее подсознание.
Но она не могла этого сказать.
Без сомнения, Кадди была так далека от рациональности и самоконтроля, как только возможно в той ситуации, потому что хотя она только планировала пойти в офис Хауса и сообщить ему о предстоящем вскрытии, на этом она не остановилась. Она могла бы ему сказать:
— Семья потребовала вскрытие. Через несколько часов у нас будет ответ.
Но на этом она не остановилась.
Он стоял возле стола, собираясь уходить. Её слова донеслись до него, потерпевшего крах, и он просто кивнул, ничего не говоря.
И теперь она могла просто уйти.
Вместо этого её ноги по собственной воле принесли её прямо к нему. Расстояние между ними сократилось и, не успев понять, что происходит, Кадди его поцеловала. Не думая, она с неистовой силой прижалась губами к его губам. Руки в его волосах, язык у него во рту, казалось, в тот момент больше ничто не имеет значения, кроме него.
И он с удовольствием отплачивал тем же.
Будто бы они и не расставались, он подтянул ее ближе. Его губы прижались к ее губам. Одна его рука накрыла ее грудь, заставляя её желание тесно переплестись с её чувством вины.
В любое другое время она бы сказала ему остановиться. Она бы оттолкнула его или по крайней мере вспомнила бы, что двери хаусового офиса сделаны из стекла. Но поскольку всё продолжалось, единственное, о чем она могла думать, это то, как хорошо было снова чувствовать его.
Вот так.
Боже, как же она хотела его...
Её рука скользнула между их теплыми, отчаянными телами. Как раз, когда он принялся целовать ее шею, она накрыла его ладонью поверх джинсов. Он уже был твердым. Его тело было готово к ней, как будто бы он знал, что это будет их последний раз.
А она понятия не имела насколько влажной она стала, пока он не усадил ее на стол. Задняя часть ее бедер так сильно ударилась о крышку стола, что этой силы хватило, чтобы всё её украшения подпрыгнули в разные стороны. Кадди была удивлена, как завело её это действо. Он ещё не коснулся её — руки были заняты тем, что пытались затянуть наверх её узкую юбку, — но ее тело уже сочилось желанием, а её центр пульсировал от жара и бешеного желания быть с ним.
Сбежать.
Всем сердцем Кадди хотела забыть маленькую девочку, которую они пытались спасти. Чувствуя его руку, она хотела думать только лишь о здесь и сейчас и блаженно забыть об уродливой реальности.
Должно быть, он хотел того же самого, потому что он, не теряя времени, раздвинул рукой ее бедра. Без предупреждения он ввел в нее два пальца, захватывая и шелковую ткань ее трусиков.
Она громко застонала и закрыла глаза.
И вот тогда она увидела. В кромешной темноте её закрытых глаз она будто бы увидела их со стороны — администратор больницы распростертая на столе подчиненного, чьи пальцы орудуют внутри неё...
Автоматически, не важно, насколько ей было хорошо, не важно, какое убежище он мог ей предложитть, она вдруг поняла, насколько это неправильно.
— Остановись, — твердо сказала она, когда он наклонился чтобы ее поцеловать.
Он замер, но не отодвинулся от нее.
— Мы не можем это сделать, — Кадди с трудом сглотнула, зная, что её слова звучат так, будто бы она пытается убедить не только его, но и себя саму. — Пожалуйста. Слезь с меня.
Он послушался. Кивнув, он вынул пальцы и отошел.
Поправляя одежду, она не смела даже взглянуть на него. Если он был разочарован или зол, она не хотела этого знать. А если ему было так же стыдно, как и ей, то она в самом деле не хотела видеть отражение этого на его лице.
Даже не оборачиваясь, она вышла из его офиса.
***
— Думаю, я хочу вернуть его.
Понадобилось два дня после их встречи в его офисе, чтобы она пришла к такому заключению. А поскольку пришла, она не могла убедить себя в том, что это плохая мысль (поэтому она решила рассказать сестре).
Джулия, которая старательно нарезала дыню для фруктового салата, неожиданно остановилась. Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что по близости нет маленьких ушек, она осторожно спросила:
— Ты с ним спала?
— Нет, — быстро ответила Кадди, разрезая сочную клубничину, но вдруг поняла, что это не совсем правда. — Почти.
— Ух ты.
Это показалось адекватной реакцией.
— Да, — но сказав это, Кадди подумала, что может быть, вообще не стоило ничего говорить. — Прости. Вероятно, это не та тема, которую стоит обсуждать на детском дне рождения.
Джулия пожала плечами.
— Вечеринка начнется через час, а ребенок всё равно спит. Он никогда не узнает, что его тётя почти переспала с...
— Прекрати смаковать это, Джулс.
Она не пыталась ничего отрицать. Вместо этого она стала защищаться:
— Я уже много лет замужем. У меня трое детей. Моё утро было посвящено приготовлениям к дню рождения, которое дети уже через два года не будут и помнить. Моим единственным развлечением вероятно станет наблюдение за тем, как мама напьется и будет пререкаться с клоунами.
Бросив свеженарезанную дыню в миску к другим фруктам, она призналась:
— Прости. Я должна это смаковать.
Кадди пропустила замечание мимо ушей.
— Так что мне делать?
Сначала Джулия ничего не отвечала. Ей нужно было время, чтобы обдумать. В конце концов она сказала:
— Я не знаю. Я не ходила на свидания с тех пор, как... — она не договорила, вероятно, понимая, что это совершенно не спасало ситуацию. — Ладно, расскажи мне вот что. Как ты думаешь, он изменился?
На этот раз Кадди не знала, что сказать.
— Я не знаю, — она вздохнула. — Я понятия не имею. Часть меня думает, что он уступил, чтобы я еще больше его захотела. А потом появляется ощущение, что он со мной играет в игры...
— Так проверь его, — предложила Джулия, доставая мускусную дыню.
— Ага. Я просто достану свой детектор лжи и...
— Это не так-то сложно, Лиза, — сухо ответила сестра. — Ты пытаешься вернуться к тому, как обстояли вещи до того, как вы начали встречаться. Ты хочешь снова стать друзьями... или кем вы там были, — она сморщила нос, как будто бы не была уверена, что их можно было назвать друзьями. — В общем, пригласи его в кино.
Кадди смотрела на сестру, не веря своим ушам.
— Не думаю, что звать Хауса на свидание...
— Ты не зовешь его на свидание. Ты приглашаешь его.
— А если он откажется?
— Значит, он не хочет с тобой встречаться, — просто ответила Джулия. — А если он согласится и попытается сделать шаг, ты будешь знать, что он не пытался быть тебе просто другом.
По правде говоря, это был глупый план, но поскольку Кадди не могла придумать ничего лучше, она решила воспользоваться этим.
Хаус принял приглашение. Сначала она была в шоке, но чем больше она об этом думала, тем больше находила смысла. Если они будут делать что-то, как друзья, это будет выглядеть настолько странно, что естественным образом вызовет его интерес.
Конечно же, оставалась возможность того, что он согласился, потому что хотел, чтобы получилось свидание, и она отказывалась позволить себе забыть об этом. Хотя бывали времена, когда она бывала ошарашена его поведением, она была полна решимости не допустить такого на этот раз.
Когда она встретилась с ним возле кинотеатра, она... сомневалась по поводу всего этого мероприятия.
Их общение, в основном, состояло из разговоров о длинной очереди и плюсах и минусах выбранных ими закусок.
— Изюм? — выказывая отвращение спросил он, когда они уселись на места.
— Он вкусный.
Он сунул в рот пригоршню попкорна.
— Они выглядят как кроличье...
— Да. Спасибо, — перебила она.
— Ты шокирована? — Шокирована она не была, но она знала, что ее слова заставят его так думать. — Просто это кино про зомби. Если ты собираешься это смотреть, желудок должен быть крепким.
Поставив сумочку на соседнее сиденье, она ответила:
— Я буду в порядке. Когда я предложила тебе выбрать фильм, я предполагала, что это будет что-нибудь развратное.
Развратом тут даже и не пахло. Фильм был даже отвратительнее, чем Кадди могла себе представить. Но в то же время, она не могла сказать, что он был ужасен. Он был... в норме, как ей показалось. Несомненно, он был достаточно развлекательным, пусть и не в её вкусе.
С другой стороны, он определенно был во вкусе Хауса. Двух мнений тут быть не могло.
Он буквально ловил кайф.
Его широко раскрытые глаза были прикованы к экрану. Он наслаждался каждой минутой насилия и обнаженки в фильме. Ему это нравилось настолько, что страх о том, что он воспримет этот кино-поход, как свидание, казался ей теперь сущей глупостью. Тем не менее, было тяжело принять тот факт, что в данный момент Хауса интересовало всё, за исключением самой Кадди.
И из-за этого Кадди чувствовала себя... противоречиво.
Без сомнения, она бы разозлилась, если бы он всё это время пытался наладить их отношения. В этом случае ей бы показалось, что ничего не изменилось. Но в то же время... Хаус, который её не хочет... это тоже было как-то неправильно.
И даже не стоит говорить, что хотеть, чтобы он хотел её, было полным идиотизмом. В конце концов, это она разорвала с ним отношения. Это она почувствовала, что их отношения не такие, как нужно. Так что ей и в самом деле не следовало бы надеяться, что он всё ещё будет клеиться к ней.
Особенно потому, что проблемы, которые у них были... ещё себя не исчерпали.
Может быть, ей не следовало говорить этого. Вероятно, Хаус вернулся на терапию (про больнице ходили сплетни об этом) и научился быть более открытым к потребностям других людей. Но она не могла с определенностью сказать ни что это случилось, ни что он изменился, даже если он и повзрослел немного.
Другими словами? Хотеть его сейчас в основном означало хотеть тех же проблем, тех же ссор и в конце концов того же завершения.
Размышляя рационально, она поняла, чего она хотела в этой ситуации.
Но взглянув на него, увидев счастье в его глазах и перемены в чертах его лица, она почувствовала в себе стремление быть той, кто делает его счастливым.
Да, это было безумием. Чистой воды сумасшествием. Не было никакого толку в обрисовывании этой ситуации радужными красками, не было причин делать вид, что в этом есть какой-то смысл.
Смысла не было.
Она действовала безумно.
Не было совершенно никакой причины для того, чтобы она почувствовала как в животе знакомо потянуло к нему, и она знала это.
Но, тем не менее, это ничего не значило. Рационально или нет, разумно или нет, она хотела Хауса. Боже, как она хотела Хауса! Она осознавала как это было нелепо и глупо, как монументально, совершенно и абсолютно идиотично это было, но это не могло заставить ее не чувствовать то, что она чувствовала.
Это не удержало ее от того, чтобы поцеловать его еще раз.
Её рука на его щеке направила его внимание в её сторону. Она видела то, что хотела, и собиралась это получить. Всё просто. Для неё в этот момент существовало лишь ее желание почувствовать его.
А теперь, когда она получила, что хотела, когда целовала его, она не могла не заметить, что он был удивлен. В движении губ она заметила, насколько он был напряжен. Он был неуверен, думала она, и на это у него были здравые причины.
В ту же секунду, когда она почувствовала его сомнения... она обнаружила и свои.
И тут же всё происходящее показалось неправильным.
Как бы сильно ни хотела она его всего несколько мгновений назад, теперь это показалось самой абсурдной идеей. Теперь, с другой стороны поцелуя, это казалось даже более глупо, чем раньше.
Она застонала про себя. Какой же дурой она была.
Кадди тут же захотелось провалиться сквозь землю.
Оттолкнув Хауса, она захотела уйти в ту же минуту. Поскольку стереть из истории последнюю минуту её жизни было невозможно, она просто хотела сбежать. Поэтому пробормотав в его сторону какую-то дежурную отговорку, она сделала именно это.
К сожалению, на этот раз он не хотел её отпускать. Она не смела обернуться, но слышала, что он следовал за ней в коридор.
— Кадди.
Она не слушала его, не останавливалась, чтобы обернуться и поговорить. От этого стало бы только ещё хуже, если хуже вообще возможно. Поэтому она продолжала идти.
Вот только он отказывался понимать намёк и продолжал идти за ней.
Распахнув дверь кинотеатра, она сказала ему:
— Хаус, иди домой.
Но он не пошел, и она знала, что он не оставит её в покое, пока не поговорит с ней.
— Ладно, — сказала она, разворачиваясь на тротуаре. Если он хочет говорить, они могут поговорить прямо тут. Воздух стал значительно прохладнее, как всегда и происходило в середине лета, и откровенно говоря, улица была не слишком уж безлюдной. Из беседу могли услышать прохожие.
По крайней мере в этих обстоятельствах их разговор будет быстрым, простым и слава богу не закончится поцелуем.
— Хочешь поговорить? Давай, начинай. Что у тебя на уме?
Хаус внимательно оглядел её, после чего бросил ей обратно её же слова:
— А почему бы тебе не сказать, что у тебя? — недвусмысленно предложил он.
— Мне нечего сказать.
— Ну да, — с сомнением произнес он. — Просто ты меня всё время целуешь, поэтому...
— Не волнуйся, это больше не повторится, — тоненький голосок внутри нее говорил, что может быть он и в самом деле волнуется, но она отказывалась прислушиваться к этой части себя.
Он всё равно ей не поверил.
— Так. Ты не собираешься взять за привычку...
— Я поцеловала тебя дважды. Давай не будем вести себя как...
— В самом деле. Я не думаю, что последний раз можно считать за поцелуй, — брюзгливо заметил он. — Когда мои пальцы...
— Это было ошибкой, — сказала Кадди, не дав ему шанса закончить мысль.
— Кажется, что ты повторяешь эту ошибку всё чаще и чаще, — он склонил голову на бок. — По правде говоря... принимая во внимание твое поведение, можно сказать...
— Я тебя не хочу, — но даже для её собственного слуха её четкие слова звучал совершенно неискренне. Так что неудивительно, что Хауса они ни чуть не убедили.
Подойдя на шаг ближе к ней, он тихо сказал:
— Я тебе не верю.
Она скорчила недовольную мину. Сложив руки на груди, она спросила:
— А с чего это мне тебя хотеть?
Она задавала риторический вопрос, но он ответил.
— Ты меня любишь.
— Не люблю, — поняв, что она по-прежнему говорит неубедительно, она повторила. — Не люблю.
Он медленно покачал головой.
— Любишь.
— После того, как ты оставил меня в той больничной палате одну?
Кадди слышала обиду в своем голосе. И, честно говоря, это ее удивило. За последние месяцы она редко думала о событии, предшествовавшем их разрыву, и больше концентрировалась на самом разрыве. Её время, проведенное на больничной койке, ушло на второй план. Но теперь, вспомнив эти дни, она снова почувствовала себя в той ситуации.
— Почему я должна хотеть быть с кем-то, кто даже не мог побыть тогда со мной...
— Я был там, — настаивал он. Когда она фыркнула, он добавил: — Может быть, не совсем так, как тебе было нужно.
— Может быть?
Он проигнорировал замечание.
— Я облажался, — честно признался он. — Но я был в ужасе.
— А я не была? — парировала она.
— Я этого не говорю, — тихо ответил он.
Она покачала головой.
— Это именно...
— Нет, — об этом спокойно говорить он не мог. — Я понимаю, что ты боялась и что я был тебе нужен и я был идиотом. Это я понял.
Он замолчал, будто бы выжидая, что она что-то возразит. Но если он надеялся, что она скажет, что он не был идиотом, он мог бы ждать очень долго.
В конце концов, Хаус продолжил:
— Я облажался. Несомненно.
— Да. Несомненно, — с этим она с готовностью согласилась.
— Прости, — честно сказал он. Но, вероятно чувствуя, что она не верит, он повторил: — Кадди. Прости. Но... если ты считаешь, что это было недостаточным выражением сочувствия...
— Да иди ты, — прошипела она. Поняв, к чему он ведет, она не собиралась дослушивать до конца.
Она не хотела дослушивать.
Если бы он это сделал, если бы он каким-то образом подвел беседу к тому, что Кадди недостаточно сочувствовала его нуждам, Кадди бы его ударила.
— Десять раз из десяти я бы поменялся с тобой местами в той ситуации, — сказал он, решив продолжить, пусть даже она и не хотела этого. — Лучше бы я умирал, чем смотреть, как умираешь ты.
Её ответ прозвучал сухо:
— Я запомню это на случай, если мы оба будем глядеть в дуло пистолета.
Он ухмыльнулся, но проигнорировал колкость.
— Я думал о твоей боли, через что ты проходила. Ты не можешь сказать, что делала то же самое...
— Дело не в тебе! — огрызнулась Кадди, впившись ногтями себе в руки. — Прекрати вести себя так, как будто бы я — та, кто всё испортила.
— Я этого не говорил, — просто ответил он. — Мы оба обла...
— Я всё делала правильно. Я...
— Что ж, очевидно, часть тебя с этим не согласна, — перебив ее так быстро, он удивил её тем, что понял, к чему она клонила. — Если ты и вправду ни о чем не сожалела бы, ты не стала бы меня целовать. Ты бы не стала снова меня целовать.
Она опять мотнула головой.
— Я не сожалею ни о чем...
— Тогда почему ты продолжаешь...
— Потому что часть меня всё ещё любит тебя, тупица.
Она практически выплеснула на него эти слова с потоком злости.
Но это не имело значения.
Имело значение то, что она сказала.
Хаусу было всё равно, как слова были произнесены, потому что он обращал внимание на сами слова.
И зная это, Кадди вздохнула. Она сказала это. Она сказала ему то, что, наверное, было правдой. Так что теперь он, естественно, поведет себя как собака с костью и откажется отпустить ее и тем самым позволить ей сохранить хоть толику достоинства.
Чувствуя поворот разговора, она огляделась по сторонам. Она не искала убежища. Она искала место, где присесть, потому что этот разговор обещал быть долгим.
На её счастье на расстоянии десяти футов обнаружилась скамейка. Она направилась туда, Хаус — за ней по пятам.
— Ты меня любишь, — повторил он, когда они уселись.
Она взглянула на него.
— Я сказала часть меня.
— А. Хорошо, — очевидно для него в этом не было никакой разницы.
— Не важно, что я чувствую, — она сделала рукой жест в его сторону. — Ты — это ты. Ты не меняешься. А отношения с тобой... вызовут те же самые проблемы.
Когда она увидела, что он собирается возразить, она сказала:
— Не надо. Не пытайся отрицать. Ты знаешь, что ничего бы не изменилось.
— Ты не можешь этого знать, — он говорил тихо и умоляюще. Она ожидала, что он будет яростно отпираться, но он был намного спокойнее.
— Я знаю, — она нашла его руку. — Хаус, если мы будем вместе, это плохо кончится. Опять.
— Нет, — он помотал головой.
— Да.
Для нее разговор был окончен, поэтому она снова огляделась вокруг. Она была уже готова встать и уйти. Но у Хауса были другие намерения.
Пододвинувшись ближе к ней, он сказал:
— Не обязательно должно быть так.
Кадди не была уверена, что она когда-нибудь сможет в это поверить. А сейчас? Очень хотелось верить. Просто надеяться, что они смогут каким-то волшебным образом измениться. Это было глупо.
— Скажи мне, как такое возможно. Скажи мне, как мы построим нормальные отношения.
Она не ждала ответа. Она просто хотела заставить его думать о том же. Он не понял.
— Ты хочешь план игры?
— Если у тебя таковой есть.
Он пожал плечами.
— Нет.
— Вот именно, — она поменяла положение. — Может быть, мы этого и хотим, но одного желания мало.
— Ты думаешь? — его черты выразили замешательство. — А ты не думаешь, что тот факт, что мы оба хотим быть друг с другом, важнее?
Она ответила не сразу. Когда он представил ситуацию таким образом, часть ее больше всего на свете захотела дать их отношениям второй шанс.
Но с рациональной точки зрения, она понимала, что им нужно больше, чем просто чувства. Именно это она и сказала.
— Я думаю, что любые отношения между нами будут... сложными и не всегда радужными, и...
— Да, — согласился он. — Мы такие. И можно гарантированно сказать, что мы будем портить всё по нескольку раз за неделю. — Кадди хотела сказать, что это вряд ли можно считать пунктом «за», но он не дал ей вставить слово и продолжил: — Но также можно гарантированно сказать, что когда у нас всё хорошо, это... — он замолчал, пытаясь облечь в слова свою мысль, — ...лучше, чем всё на свете.
Эти слова невозможно было отрицать. Она бы хотела, но всё же она знала — с Хаусом она была счастливее, чем с кем бы то ни было.
— Мы знаем, как плохо всё может обернуться, — объяснил он. — Поэтому мы избегаем самой возможности.
— Не думаю, что уклонение от конфликтов — наша сильная сторона.
— И тогда, когда мы неизбежно ссоримся, мы вспоминаем, как нам может быть хорошо.
Она моргнула.
— И всё? Так это и работает?
Он кивнул.
— Да.
Кадди это не убедило.
— И мы просто будем надеяться, что любовь всегда побеждает?
Они оба поморщились.
— Не обязательно воспринимать это таким образом, — поспешно заговорил Хаус. — Мои яички предпочли бы не такую формулировку.
— Но идея такова.
— Ага.
Она ничего не ответила.
Она не знала, что ответить.
Часть её хотела сказать ему, каким дураком он был. Они не могут просто волшебным образом решить все свои проблемы. И как бы она ни любила его, она не была уверена в том, что любовь способна затмить все их грехи.
Но была и другая её часть, которая хотела ей верить.
Это была та часть, которая несмотря ни на что, наконец смогла сказать «да», когда он умолял дать ему второй шанс.
***
Она не пожалела о своем выборе.
Большинство времени ей всё же приходилось бороться, чтобы заставить его помогать. Ей всё ещё приходилось напоминать ему выносить мусор. Ей всё ещё приходилось пилить его за непомытую посуду, которую он оставлял в раковине для неё или для домработницы вместо того, чтобы помыть самому. И честно говоря, его инициатива по уборке в доме проявлялась крайне редко.
Если ему и хотелось что-то сделать для неё, это обычно было что-то простое вроде застегнуть ей молнию или удостовериться, что сзади из-под платья не выглядвает бюстгалтер. И даже тогда он был неидеален.
— Ты уверена, что хочешь чтобы я за-стегнул платье? — похотливо спрашивал он с нарастающей частотой.
Но Хаус исправлялся.
Или, может быть, это она менялась.
Иногда было трудно определись стал ли он делать больше, или это она просто перестала его заставлять быть таким, каким она хотела его видеть.
Она была уверена лишь в том, что глупо ссориться из-за всяких мелочей.
Разве она хоть раз разозлилась из-за зубной щетки или сиденья унитаза?
Естественно, Кадди знала, что злилась. Но теперь, когда он вернулся в её жизнь, теперь, когда она знала, что у них могут быть проблемы намного серьезнее, ей казалось странным расстраиваться из-за ерунды.
Но нельзя сказать, что она никогда не расстраивалась. Когда он стриг ногти на ногах, сидя в постели, она ответила очень... сильно. Тем не менее, она добилась того, что это было воспринято, как вполне нормальный ответ на найденные на её подушке обстриженные ногти.
В общем и целом, теперь они более удачно находили компромисс. Под этим подразумевается, что они наконец узнали, что это такое.
Звучит глупо, может быть,так оно и было. Раньше каждый нюанс, казалось, достоин того, чтобы развернуть ради него военные действия. Может быть, не только он был дикарём в отношениях, потому что тогда казалось важным говорить с ним о каждом мелком раздражителе, который у неё появлялся.
И опять же, эта идея теперь казалась ей странной, но она решила, что просто принимала за эгоизм его безалаберность.
А он делал это ненамеренно.
Теперь она это понимала.
И он тоже теперь понимал, что для неё важно.
Нет, он не всегда обеспечивал ей то, что она хотела, но по крайней мере, теперь большинство времени она чувствовала, что он её хотя бы слушает.
Через некоторое время эта перемена её уже не удивляла. Если что-то и происходило, то было именно так, как сказал Хаус — они знали, насколько сильно они могут испортить свои отношения, и они не хотели снова оказаться там, где уже побывали.
Она понимала, что невозможно будет избежать огромного скандала. Когда-нибудь они обязательно поругаются.
Но на данный момент всё было в порядке.
***
Рейчел шарахалась от туалета. Благодаря Хаусу её единственный поход к унитазу напугал её настолько, что она больше не могла туда ходить.
Кадди делала всё возможное, чтобы снова приучить дочь пользоваться туалетом. Безрезультатно. Никакие количества угроз, игрушек, похвал или обещаний, что ничего плохого не случится, не могли стереть из памяти девочки неприятный инцидент.
К несчастью, Рейчел была в том возрасте, когда ожидается, или даже требуется, прекратить надевать подгузник. Она не могла пойти в садик, если ей нужно было менять памперсы. Но даже без этого, когда-то она всё-таки должна пережить и забыть этот момент. Не будет же она сама себе менять подгузники в университете!
Тем не менее, что бы Кадди не пробовала, ничего не имело эффекта, и то будущее, которого она совершенно не желала своей дочери, казалось, почти неизбежно нависло над ней.
Расстроенная этим фактом, она вскользь упомянула об этом Хаусу. Она ни на секунду не думала, что он попытается исправить ситуацию. Но она ошибалась.
Она только могла предположить, что он пытается помочь, когда нашла его вместе с Рейчел в уборной, сажающих на унитаз плюшевую утку. Должно быть, он пытался помочь.
Даже если его помощь была бессмысленна.
Утка сидела на унитазе. Её светло-розовый клюв был помят, под ленточкой скрывалось то, что Кадди посчитала мешком для внутривенного вливания. Она не могла понять наверняка, но болтающиеся по спине утки трубки навели её на мысль, что это был именно мешок для внутривенного вливания.
Но каким образом это должно было вернуть Рейчел желание пользоваться туалетом... Кадди не знала.
— Видишь? — спросил Хаус у Рейчел. — Ты садишься. Ты писаешь. — Говоря это, он потянулся за утку и открыл мешок, чтобы жидкость потекла в унитаз. — Ты вытираешься. — Он промокнул туалетной бумагой между оранжевыми лапами птицы. — И всё готово.
Он поставил игрушку на пол.
— Хорошо? И тут совершенно нечего бояться.
Но по виду Рейчел нельзя было сказать, что она убеждена. Скорее она выглядела ещё более запутавшейся и растерянной, чем когда-либо, и краем глаза увидев маму, она помотала головой и быстро побежала к Кадди.
Девочка прижалась к ногам мамы, а Хаус сказал, пожав плечами:
— Ну, я хотя бы попытался, да?
Кадди, почти также встревоженная, как Рейчел, только кивнула.
— Да. Ты хотя бы попытался.
Он был слишком умён, чтобы пропустить её сарказм.
***
Кадди проснулась от звуков копошения, доносящихся из ванной. Обычно это бы её не беспокоило, но было три часа утра, и звуки не прекращались больше десяти минут, поэтому ей стало слишком любопытно, чтобы повернуться и уснуть.
Зайдя в ванную, она понадеялась, что это был просто ночной кошмар, потому что Хаус сидел на кафельном полу с коробкой тампонов в руке.
Она провела руками по лицу и несколько раз моргнула, но нет, он всё ещё сидел на полу.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Не могу спать, — пренебрежительно бросил он. Прочитав информацию на упаковке, он спросил: — Ты же не измеряешь количество крови, чтобы правильно подобрать размер, да?
Она закатила глаза и заставила себя не сомневаться в его врачебной компетенции.
— Нет. Идем в постель.
Он не двинулся. Вместо этого он спросил:
— А почему нельзя вернуть деньги назад, если живёшь в штате Мэн? Это кажется мне несправедливым.
— Хаус.
Наконец он взглянул на неё.
— Идем спать.
Он помотал головой.
— Не могу.
— Конечно же, можешь, — тихо сказала она.
Но пока она говорила, он потянулся к ноге и стал массировать бедро. Она тут же поняла, в чём было дело.
— Идем, — повторила она. — Тебе станет лучше, когда ты поспишь.
— Поспать было бы неплохо, — горько произнес он. — Да вот только куска мышцы не хватает... и травмированные нервы немножко мешают считать овец.
Хаус злился. Он был в ярости, в какую его могла привести только боль. Его невозможно было уговорить или урезонить. В прошлом он бы уже давно потянулся за викодином, но в настоящем без таблеток ему оставалось только сжимать зубы и пережидать. Его стратегией было найти что-то, что отвлекло бы его, и в данном случае ему попалась ванная.
При данном раскладе, Кадди безоговорочно понимала, что не могла на него давить. Он был уже на грани, был готов сорваться на ней в любую секунду. Поэтому ей нужно было быть осторожной и не забывать, через что ему приходится проходить.
— Ладно, — прошептала она.
— Иди в постель.
Она кивнула. Несмотря на то, что она хотела остаться с ним и помочь ему перетерпеть боль, она знала, что он ей не позволит. Таким образом он просил её уйти. Она уважала его просьбу.
Тем не менее, она решила помочь ему по-своему. Она склонилась поцеловать его потный висок и прошептала:
— Я оставила ноутбук в гостиной на столе.
Его глаза расширились.
— Ты разрешаешь мне почитать свой дневник?
Она ухмыльнулась и встала.
Направившись к постели, она сказала через плечо:
— Если подберешь пароль — пожалуйста.
Пусть это будет её запоздалым подарком ко дню рождения.
***
Кадди соскребла себя с сиденья машины. Пусть даже работал кондиционер, он не мог перебить жару бабьего лета. Но выходя из машины, она думала вовсе не об этом.
Всё, о чё она могла думать — Марининой машины нет возле дома. Есть мотоцикл Хауса, а машины нигде нет. Да, Кадди ушла с работы пораньше (она хотела провести один из последних теплых деньков с дочерью), но в пять часов Марина должна была быть с Рейчел.
Хотя... может быть, они просто немного задержались в парке. Наверное, так и есть, — решила Кадди. Она пыталась себя убедить в том, что ничего плохого случиться не могло. И если уж она и представила что-то нехорошее, то, видимо, это под воздействием жары.
Но всё же, если так и было, если Марина и Рейчел ещё где-то гуляют, почему ей не позвонили? Почему не было оставлено никакой записки?
Ответ пришел почти сразу.
Кадди оглядела кухонный стол в поисках объяснения, и тут она услышала её. Приглушённый смешок Рейчел.
Следуя на звук, Кадди выглянула в окно.
Она была шокирована тем, что увидела.
Хаус стоял в дальнем конце двора, а рядом стояла Рейчел. Они смотрели вдаль, но на что, Кадди не знала. В обеих руках у каждого было по красной конфете на палочке, которые выделялись на общем желтоватом фоне пейзажа.
Даже с этого расстояния Кадди могла видеть, что её дочь что-то говорит. Хаус, вероятно, слушал в полуха, но по крайней мере, он её развлекал, что очень понравилось Кадди.
А потом он сделал нечто, чего Кадди от него никогда не ожидала. Эти двое стояли и обсуждали что-то, что могли обсуждать ребенок и большой ребенок, а потом Хаус наклонился к девочке.
Он не обнял её и не погладил по волосам. Его действие не было настолько явным и сладким. Скорее оно было неуклюжим и робким. Его пальцы легонько коснулись завитков у шеи Рейчел.
Это было мгновение. Потом его рука снова упала. Такой короткий и милый момент. Кадди улыбнулась про себя.
Всё это время она знала, что они не могли быть идеальной семьей. Ей хотелось бы думать иначе, особенно принимая во внимание их первую попытку. Но истина была в том, что они были неидеальны.
Даже и близко не стояли к идеалу.
Бывало Хаус жаловался на то, что его пытаются одомашнить. Бывало Кадди отталкивала его из страха или злости, а иногда ей казалось, что Рейчел никогда не сможет привыкнуть к их постоянно меняющимся отношениям.
Но Кадди поняла, что что-то им всё-таки удавалось.
Распахнув кухонную дверь, она направилась к Хаусу и Рейчел.
Конец
@темы:
Что-то приятное,
фанфики,
HAPPY MEEEEEEE,
хаус,
Мысли вслух